Юнус Дзангиев, Ингушетия, 90 лет.

"Когда мы ехали, в этих вагонах было страшно холодно. Даже вши, от которых мы мучились, наверное, мерзли… Тиф был. Очень многие умирали от тифа. Мы трупы старались прятать. Не отдавали. Поворачивали их лицами к стенкам, меняли положения рук-ног. Уже мы знали, что не будут хоронить, а так выкинут в сугроб. Мы же для них враги народа были — нелюди, значит, чего с нами церемониться? И еще причина была: там пайки считали по ртам, сколько человек живых едет в вагонах — значит, столько и ртов… Моя сестричка умерла уже в Казахстане. Мои родители ее не стали сразу хоронить. В сугроб не могли они ее кинуть, а копать — где там копать? Сугробы одни, метель была недели три… В общем, положили они ее, мертвую, за стенкой в бараке, так она и лежала там, и мы спали месяц рядом с мертвой сестрой. Так все и было"





Хумид Габаев, Чечня, 85 лет.


"Мой отец умер в Казахстане. Все, о чем он мечтал, — это лежать в родной земле. Он с меня такое обещание не брал. Я сам так сделал. Я знал, что многие это делали в Чечне. Я пошел к нашему мулле, поговорил с ним, он был против, но сказал: раз ты все равно решил, то делай. Я не один это сделал. Я вернулся в Казахстан, нашел могилу отца. Еще мои соседи женщину выкопали — мать, значит, свою. А я — отца. Положили кости: я — в большой ящик, они — в чемодан. Добрались до Москвы, оттуда в Чечню. И здесь все заново. Омыли здесь останки, завернули в саван, отнесли на наше родовое кладбище в Вашиндарое. Похоронили как положено. Притеснять меня за это никто не посмел. Говорят — я слышал, — за такое могли десять лет дать, но обошлось. Справку о смерти я здесь не брал".




Испытание сомнением

Дадох линкове на две места. За това и до днес малко се знае а у нас почти не се говори. Нашата културно-творческа интелигенция е от съветско или сороско котило...В голямата си част. Или пребоядисана.